ДРУЖБА ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ

К сожалению, прав был Михаил Жванецкий, отъезд из страны оказался главным событием тех лет для многих из нас. «Наша страна — родина талантов, а наша Родина — их кладбище» — напишет он. И большинство из его друзей, покинули Одессу.

Одессу есть за что уважать. За архитектурные ансамбли, за море, за её историю, а главное — за её способности в любые времена рождать «музыкантов, шахматистов, художников, певцов, жуликов, и бандитов, так ярко живущих по обе стороны среднего образования», — написал Михаил Жванецкий.

В 1934 год, в этом замечательном городе родились и два друга. 28 января 1934 года — Аркадий Бортник, а через пять недель в этом же году, 6 марта родился Михаил Жванецкий.

После окончания войны они впервые встретились 6 ноября 1945 года в одесской мужской школе №118. Всегда вспоминали 6 ноября — день, ставший знаковым в их судьбе. А тогда случайная встреча переросла в дружбу двух совершенно разных людей длиною в жизнь. И только смерть М.М. Жванецкого 6 ноября 2020 года её прервала.

Вот и не верь в конспирологию цифры — 6… Но вернемся в реальность. О дружбе длиною в жизнь, об удивительной грани человеческого таланта — умении дружить, в память о Михаиле Михайловиче Жванецком ко дню его рождения — 6 марта 2021 года, опубликованы эти воспоминания.

Из интервью с Михаилом Жванецким.

«Вопрос: Вы много встречали людей умнее вас? Ответ: Наверное, умнее меня Андрей Битов, Фазиль Искандер, если говорить по писательской линии. Умнее меня Аркадий Бортник, мой товарищ, Додик Лурье, о котором я писал…»

Об уме своего самого близкого друга Михаил Жванецкий писал не однажды. Маленькая миниатюра, посвящённая Аркадию Бортнику написанная в 1973 году.

Аркадий и комар

Мой друг, Аркадий, очень умён.
Золотая голова и руки.
Взял шесть комаров и штангенциркуль.
Измерил штангелем размах крыльев — 5 мм.
И стал делать сетку.
Горизонтально сетку не натягивал.
Только вертикально.
Через 5 мм.
Комар брассом не летит, только баттерфляем.
Комар от рождения вираж не закладывает.
Комар не может сложить крылья, пролезть,
а потом расправить.
Чего проще…
Но комар, как всякий кровососущий, туп.
А мой друг Аркадий умен и добр.
Поэтому дома они теперь не встречаются. Только на улице.

В 1941 году покидавшие Одессу под бомбёжками, выжившие после самой страшной войны, голодавшие в эвакуации, одиннадцатилетними пацанами они встретились в 1945. Встретились в пятом классе 118-й школы на ул. Преображенской (тогда она называлась ул. Советской Армии). В 1976 году ученики этого класса решили отметить юбилейную дату — 25 лет окончания школы.

Инициатором был Аркадия Бортник. На стенгазете, выпущенной Аркадием, он написал:

Нам сегодня 25!
Много это или мало?
Как хотелось бы опять,
Всё начать сначала.

Но жизнь невозможно повернуть вспять. Остаются только воспоминания. Четверть века, для юноши — мало, впереди вся жизнь, для пожилого — очень много, когда близок закат. А для них, пятидесятилетних, ставших инженерами и учёными, моряками и военными, мастерами и исследователями, жизнь продолжалась. И словно в дереве кольцами откладывались: события, имена, даты, находки, потери, открытия. Ничто не проходит бесследно. Встретившись, вспоминали об этом, рассказывали о себе.

На таких встречах, уже стало традицией — читал свои новые произведения Михаил Жванецкий. Друзья, первые его слушатели. И в этот вечер он прочел написанную к этой дате удивительную миниатюру «Учитель», о Борисе Ефимовиче Друккере — преподавателе русского языка. Легенда Одессы, подаривший несмышлёным мальчишкам его русский язык, давший многим из них путёвку в жизнь. Миниатюра, облетевшая мир, — памятник и благодарность Великому Педагогу.

Рассказ парадоксален в своём сюжете, что всегда отличало творчество Михаила Жванецкого. Гротеск и сарказм вначале, неожиданный поворот в финале. Слова безмерной признательности, щемящей грусти, дань благодарности необыкновенному человеку и учителю за великий, чистый, острый русский язык. Вслушайтесь в эти щемящие душу строки:

Друккер, говорящий со страшным акцентом, преподаватель русского языка и литературы в старших классах, орущий, кричащий на нас с седьмого класса по последний день, ненавидимый нами самодур и деспот, лысый, в очках, которые в лоб летели любому из нас. Ходил размашисто, кланяясь в такт шагам. Бешено презирал все предметы, кроме своего.

— Бортник, вы ударник, он не стахановец, он ударник. Он кошмарный ударник по своим родителям и по моей голове. И если вас не примут в институт, то не потому, о чем вы думаете, кстати, «потому, о чем» — вместе или раздельно? Что ты скажешь? Получи два и думай дальше.

— Этот мальчик имеет на редкость задумчивый вид. О чем вы думаете, Лурье? Как написать «стеклянный, оловянный, деревянный»? Вы думаете о шахматах: шах — мат. Вы мне — шах, я вам — мат. Это будет моя партия, я вам обещаю. И вы проиграете жизнь за вашей проклятой доской.

— Повернись. Я тебе дал пять. О чем ты с ним говоришь? Он же не знает слова «стреляный». Не дай бог, вы найдете общий язык. Пусть он гибнет один.

— Внимание! Вчера приходила мама Жванецкого. Он переживает: я ему дал два. Он имел мужество сказать маме. Так я тебе дам еще два, чтоб ты исправил ту и плакал над этой. Посмотри на свой диктант. Красным я отмечал ошибки. Это кровавая, простреленная в шести местах тетрадь. Но я тебе дал три с плюсом, тебе и маме.

— Сейчас, как и всегда, я вам буду читать сочинение Григорьянца. Вы будете плакать над ним, как плакал я.

— Мусюк, ты будешь смотреть в окно после моей гибели, а сейчас смотри на меня до боли, до слез, до отвращения!

Борис Ефимович Друккер! Его брат, литературный критик, был арестован в 48-м или в 47-м. Мы это знали. От этого нам было тоже противно: брат врага народа.

Борис Ефимович Друккер, имевший в классе любимчиков и прощавший им всё, кроме ошибок в диктанте.

Борис Ефимович Друккер, никогда не проверявший тетради. Он для этого брал двух отличников, а уж они тайно кое-кому исправляли ошибки, и он, видимо, это знал.

Борис Ефимович Друккер брызгал слюной сквозь беззубый рот — какая жуткая, специфическая внешность.

Почему он преподавал русскую литературу? Каким он был противным, Борис Ефимович Друккер, умерший в пятьдесят девять лет в 66-м году. И никто из нас не мог идти за гробом — мы уже все разъехались.

Мы собрались сегодня, когда нам — по сорок. «Так выпьем за Бориса Ефимовича, за светлую и вечную память о нем», — сказали закончившие разные институты, а все равно ставшие писателями, поэтами, потому что это в нас неистребимо, от этого нельзя убежать. «Встанем в память о нем, — сказали фотографы и инженеры, подполковники и моряки, которые до сих пор пишут без единой ошибки. — Вечная память и почитание. Спасибо судьбе за знакомство с ним, за личность, за истрепанные нервы его, за — его язык, ставший нашим. И во веки веков. Аминь!»

А мне посчастливилось записать интервью с Михаилом Жванецким, прилетевшим в Австралию в 2003 году. Он тогда вспоминал о школьных годах:

— Со школьных лет нас было семеро — Аркадий Бортник, Толя Мильтейн, Марк Гризоцкий, Додик Лурье, Володя Сапожников, Боря Вайнштейн. Мы вместе с 5-го класса. Нет уже Бори Вайнштейна и Володи Сапожникова. Остальные все в разных странах. Аркадий Бортник живет здесь, в Мельбурне, Лурье в Иерусалиме, Гризоцкий в Оттаве, я в Москве, только Толя Мильштейн остался в родном городе.

Вот такая судьба, как и судьба очень многих. В записной книжке у меня осталось 4-5 одесских номера. Новых друзей завести я не могу. C 90-х — главное событие этих лет — чем мы жили, прежде всего — отъезд наших друзей. Очень тяжело переживается. Теперь, чтобы встретиться и поговорить с Аркадием, я лечу через все континенты. Уезжали не потому, что не нравился климат или президент. Уезжают потому, что им не нравятся окружающие, казалось бы, такие же люди. Но, как и во всём цивилизованном мире, хочется пожить среди австралийцев, или шведов, или американцев. И задача, тех, кто выехал…

Я сейчас скажу формулу. Внимание: «Постараться помочь той стране, откуда мы уехали, и не навредить той, куда мы приехали!»

К сожалению, прав был Михаил Жванецкий, отъезд из страны оказался главным событием тех лет для многих из нас. «Наша страна — родина талантов, а наша Родина — их кладбище» — напишет он. И большинство из его друзей, покинули Одессу. Перебрался в Москву и Жванецкий. Но, став жителем московской колонии одесситов — «Одеколон», (говорят, это название придумал Леонид Утёсов), он оставался предан Одессе, ежегодно возвращаясь в родной город.

«В Одессу — это на родину, к своим. Сейчас многие на Родину, к чужим приезжают и стараются там жить. Ну что для меня Украина, если живу здесь июль — август — сентябрь — октябрь. Пока не сравняется погода. Когда сравняется — перелетаю».

Переехав в Москву, Михаил Жванецкий забрал к себе свою маму, Раису Яковлевну Жванецкую. Они были очень близки. Мудрая, тактичная, врач по профессии, первый его критик и наставник. Всю жизнь мама была всегда рядом. Михаил Михайлович её обожал. Это ей принадлежит знаменитая фраза: «Миша, не сиди просто так, думай что-то». Когда Раиса Яковлевна ушла из жизни, Михаил Жванецкий выполнил её завещание, перевез в Одессу, где она похоронена рядом с его отцом.

Почтить память Раисы Яковлевны Жванецкой пришли друзья, соседи. На знаменитой лестнице в его доме, на Старопортофранковской 133, рядом со Жванецким: Венера Умарова, Аркадий и Нина Бортник, Гарик Волк, литературный секретарь Олег Сташкевич, Роман Карцев, Виктор Ильченко, школьные друзья.

Свою преданность и любовь к Одессе Михаил Жванецкий пронёс через всю свою жизнь. И любимый город отвечал ему тем же. До конца своих дней Жванецкий возглавлял Всемирный Клуб Одесситов. Удостоен звания — «почётный гражданин Одессы». В 2009 году бывший Комсомольский бульвар был переименован в бульвар Жванецкого.

На аллее Славы, на улице Ланжероновской, под символом города — якорем — заложили капсулу с обращением Михаила Жванецкого к будущим одесситам. Торжественное открытие новой достопримечательности — Аллеи Звезд, состоялось второго сентября 2014 года, в день рождения Одессы и одной из первых на ней появилась звезда Жванецкого. Во дворе Литературного музея ещё при жизни установлен памятник Великому Одесситу. Земляки его называют: «Ты одессит, Мишка…»

И даже любимец писателя — кот Моррис с его знаменитым портфелем увековечены в бронзе, украшают окно Всемирного клуба одесситов.

Городские власти, в знак признательности его заслуг выделили участок земли в престижной Аркадии, где Михаил Михайлович реализовал мечту своего детства, построил уютный дом.

«Я мечтаю иметь маленькую комнату и окно, наполовину наполненное морем».

Мечта сбылась, мимо окон его дома корабли уходили в дальнее плаванье. А он, сидя в своём кабинете, за письменным столом, под шум прибоя, написал большинство своих шедевров с тем, чтобы осенью, зимой и весной разносить их по всему миру.

Ежегодно, заканчивая своё пребывание в Одессе, Михаил Михайлович с Наташей приглашали друзей, где на веранде своего дома он читал новые произведения.

В трагический день, когда Великий Одессит шагнул в вечность, Одесса — единственный город в мире, приспустив государственные флаги, объявила траур, почтив память Великого земляка.

Все годы жизни в Одессе, ближайший друг писателя, Аркадий Бортник был главным организатором их встреч, связующим звеном. И по сложившейся традиции друзья собирались у него на даче, на 10 станции Большого фонтана.

Здесь на даче Михаил Жванецкий познакомил своего друга с будущей женой Наташей Суровой.

На этой исторической даче рождались и многие репризы Жванецкого. И часто, когда он читал свои произведения, жители соседних домов подходили к окнам Аркадия, становясь участниками необычного концерта. Когда Жванецкий заканчивал чтение, аплодировали друзья, а из открытых окон в комнату врывались аплодисменты соседей.

И встреча выпускников в 1976 году, начавшись в школе, закончилась традиционным застольем. На стене висела подготовленная Аркадием стенгазета. Надпись от редактора гласила: «Выходит раз в 25 лет». И лозунг: «Жванецким можешь ты не быть, но на банкете быть обязан».

Одесские дачи — это особый мир, которому Михаил Жванецкий посвятил отдельную книгу. Она так и называется — «Одесские дачи». В интернете легко можно найти запись, где автор читает этот живой, тёплый, рассказ.

Слушая его голос под любимую джазовую композицию, можно ощутить запахи, услышать звуки, почувствовать тепло летнего августовского одесского вечера, увидеть звёздное небо над головой и проникнуться настроением удивительного города у Чёрного моря. Смех и грусть, слёзы и любовь…

А ещё мы узнаем секрет рождения уникального таланта из уст автора. Вот несколько выдержек из этого поразительного рассказа:

«В этой небольшой книжке собраны голоса. Именно голоса, потому что кроме Одессы недвижимой, есть Одесса движимая. Она покрыла земной шар. Четвёртая станция Большого Фонтана оказалась в Австралии, я в Москве и Одессе. Эти голоса во мне. Целую всех и очень тщательно тебя. Ключи под ковриком. Джазовая импровизация. Одесские дачи — это скученные фанерные, пропахшие жареным, такой же город, рядом с настоящим. Слева жарят рыбу, справа варят борщ. Впереди едят семечки, сзади почти готов шашлык. Что у тебя с рукой, почему ты не наливаешь, а ты сидишь посредине, не просто рядом, а просто посредине, не просто за кустом, а за листиком, и не просто в метре, а в сантиметре, и твой нос нависает над чужим борщом…»

— Я хочу Вас угостить сливами. Прекрасные сливы, Миша!

— Я извиняюсь. Это я угощаю Вас сливами. Корни на моей стороне, если я Вам перекрою корни, Людмила Алексеевна…

— Интересно, как это Вы перекроете корни?

— А я их перестану поливать, если я перестану поливать, то вы почувствуете. Я поливаю Вам на повидло, на наливочку. Это мои слёзы, мой пот, я поливаю…

— Да, но сливы же на моей стороне…

— А корни, на моей…

— Ну и кушайте свои корни.

— Если я скушаю корни, Вы будете кушать ствол.

— Слушайте, почему Вы конфронтируете?

— Я не конфронтирую. Просто совесть надо иметь.

— Что совесть, Танина собака, кормится у нас. Так что, я должна её отравить? А этот рыжий мерзавец, этот Тимофей. Ворует рыбу, развращает всех кошек. Так что, я должна его кастрировать? А Анька с Пашкой лезут по ночам к нам через забор и такое творят, такое творят… Корни у всех есть, а плоды у меня…

… Я всё это делаю мысленно, для писания нужны страдания. Что напишет счастливый? Это будет Лебедев-Кумач. Я сделал всё, чтобы хорошо писать, а слова уже не нужны. Я заморожен. Ещё чуть-чуть, я упаду и разобьюсь. Мой звук уходит, а моё слово, кстати, беззвучным быть не может. Все мои шутки между словами, всё моё дыхание между словами. Вот, как на бумаге раздвинуть слова. Я многоточиями исписал всю книгу. И всё-таки непонятно, плоско. Нет тишины, дыхания, не начинает работать мысль читателя, и даже моя. Даже на плёнке пауза пропадает. Они не видят, что происходит во мне между словами. Я не хочу быть болтливым, но как, как научиться писать паузы? Люди пишут песни, стихи, рассказы. Возьмитесь. Я хочу, чтобы под моё чтение люди танцевали».

Удивительно, как мысли Жванецкого перекликаются с мыслями Мандельштама, когда он писал о творчестве Зощенко, словно предвосхищая появление Михаила Жванецкого: «… для меня в бублике ценна дырка. А как же быть с бубличным тестом? Бублик можно слопать, а дырка останется. Настоящий труд — это брюссельское кружево, в нем главное-то, на чем держится узор: воздух, проколы, прогулы». И далее, говоря о Зощенко: «Вот у кого прогулы дышат, вот у кого брюссельское кружево живет». Воздух, многоточие, проколы — наследство Зощенко, перешедшее к Жванецкому, которое он во многом приумножил. И, говоря языком Зощенко, свои миниатюры, рассказы, эссе, Михаил Жванецкий плетет как брюссельские кружева.

Завершает книгу Михаил Михайлович словами:

«Всё, полная тишина, я хочу сказать… Всё, всё, полная тишина, я прошу, полная тишина… Вот мы все здесь собрались… В нашем городе… Возле нашего моря… Я хочу, чтоб мы жили вечно. Чтоб мы никогда не расставались. Чтобы погода была — как на душе, чтоб на душе — как этот вечер… И пусть мы живем… А он все это опишет. И пусть то, что он опишет, понравится всем и будет жить вечно… Пусть это всегда будет с нами… как наша жизнь, как наша любовь…»

Перевёрнута предпоследняя страница одной из самых лиричных книг писателя и с нескрываемой грустью он заканчивает её списком из личной записной книги. где остались именам и телефоны тех, с кем встречался, дружил. Одесситов, разъехавшихся по миру и многих уехавших туда, откуда уже не возвращаются.

«А они все уехали» — напишет он на последней странице:

Аркадий Бортник 25 45 68
Буркун Илья 44 61 64
Вайнштейн Борис 22 09 62
Волк Гаррик 25 38 92
Вика Шапошникова 25 75 05
Лурье Додик 26 41 22
Мусюк Изя 65 55 35
Макаревский Давид 24 76 87
Макаров Юра 65 30 19
Мордань Тамара 22 20 42
Призант Мила 2364 98
И остальные, чьи телефоны мне неизвестны…
М. Жванецкий.

Книга «Одесские дачи» — это Одесса Михаила Жванецкого — признание в любви к родному городу, монолог во многих лицах, наполненный светлой грустью о времени, которого не вернешь, о людях, которые уехали навсегда, и навсегда остались. Это описание Одессы и одесситов его голосом, его неповторимой интонацией. Но признание в любви, это не только умение видеть хорошее, но очень деликатно, с присущей писателю самоиронией, рассказать о том, что печалит и заботит, с мудрой улыбкой человека, который многое видел, многое знал, но не уставал радоваться жизни. И хотя текст написан прозой, смысл пролетает между словами со скоростью, свойственной только поэзии.

В 2006 году опубликовано подарочное издание М. Жванецкого книги «Одесские дачи». Очень маленький тираж, всего 1000 экземпляров. Из них: 30 именные и 100 — нумерованные. Среди именных — экземпляр Аркадия Бортника.

А пока вернемся в 90-е. В стране самое часто употребляемое слово — перестройка. Мир изменился в одночасье. В каком воспалённом мозгу могла возникнуть мысль, что больше не будет Генеральных секретарей, появится Президент страны, избранный народом и один из первых указов — запрет всеми ненавистной компартии. Казалось — решается будущее страны. Думали — всё изменится. Какие мы возлагали надежды на будущее. .

Прощаясь с Михаилом Михайловичем, журналист, общественный деятель, правозащитник Алла Гербер вспоминала об этом времени: «Помню, когда мы боролись за Ельцина, я была одной из тех, кто организовал митинг в его поддержку. Я старалась пригласить тех, кому поверят, кого послушают и что-то поймут. Пригласила Жванецкого и он пришёл, хотя чувствовал себя плохо, но ни секунды не сомневался. Пришёл и сказал замечательно. После него собирался выступить Ельцин. Очень переживал, был немного под шафе. Его выступление было явно неуместным. Я понимала, как ему было нелегко. Он честно пытался уйти из своего времени, родить в себе другого человека. После Жванецкого он прошел к микрофону. И вдруг Миша подходит к Ельцину и тихо говорит: «Борис Николаевич, мне кажется, Вам не надо выступать сейчас». И он послушался Жванецкого. Миша чуть не расплакался, он верил этому человеку и понимал, какую трагедию переживает Ельцин. К Мише прислушивались все. Он нам был нужен.

Всего год назад прошёл его юбилей. Зал полон, такое впечатление, что он переполнен Москвой. Двери в фойе были открыты, и в них стоял народ.

Он и страна, человек, который принадлежит всем: олигарху и президенту, крестьянам и рабочим. Он был мудр, нам этого не хватает. Великолепный Ребе, Великий учёный еврей. Когда я его видела, я всегда волновалась. Его мысль билась как сердце, это было остро, смешно, зло… Он сострадал нашей стране, нашему отечеству, неразумному, не сумевшему стать мудрее».

И вновь поворот истории, когда вторично, в 2008 году баллотируется Путин. Михаил Жванецкий обращается к нему. Cмелый призыв Жванецго прозвучал на всю страну в программе «Дежурный по стране»: «Ты первый на 4 года, если пригодишься народу своему, будешь ещё четыре года. Больше нельзя, так как начнешь нас угнетать, может быть, сам того не желая».

Смелость Жванецкого — особая смелость. Он прекрасно понимал, что преступает и что ему за это грозит, но не мог молчать. С грустной иронией он позднее напишет: «Очень противно быть пророком. Неприятно видеть, как твои самые жуткие предсказания сбываются». Чем всё закончилось, мы хорошо знаем…

В 1992 г. сын Аркадия, Борис Бортник принимает решение об отъезде. Страшное потрясение для родителей. Они в отчаянии, единственный сын с женой и любимыми внуками покидают Одессу. Михаил Жванецкий видел, как страдают близкие друзья. Чем можно им помочь?… В один из дней в квартире Бортника раздался звонок. Аркадий открывает дверь, на пороге курьер, протягивает конверт — распишитесь. Немая сцена. С удивлением он открывает конверт. В нем два авиабилета в Израиль и обратно, на имя Аркадия и его супруги Нины. Михаил Михайлович подарил друзьям путешествие, чтобы смягчить разлуку с сыном.

А через 4 года Аркадий с Ниной уже сами летят в Австралию. В Мельбурне их встречает Борис с семьей. Жванецкий напишет тогда: «Не тем путём идёшь, Аркадий. Ты всегда делаешь, что говоришь, но никогда не говоришь, что делаешь. Он был хорош, хотя искал чего-то большего. И он уехал, и там преуспел».

А Аркадий, поселившись в Мельбурне, получил квартиру от государства. Гостиная, две спальни, оборудованная кухня, комната для стирки с встроенными шкафами. В одной из спален Аркадий оборудовал небольшую мастерскую и продолжает заниматься любимым делом — ремонтом бытовой техники.

В гостиной, как напоминание о друге, висит уникальная фотография, подаренная Жванецким в свой день рождения в далёком 1976 году. На ней история их дружбы в автографах разных лет Михаила Жванецкого.

Первая запись:

«Дорогим, Аркадию и Нине от ещё не старого друга от школьных лет до наших дней 6.11. 1976 г.».

Следующая запись в этот же день, но уже в другой год:

«Я опять здесь в свой день рождения, 6 марта, но в 1ч. 56 мин. ночи. С моими самыми дорогими друзьями Аркадием и Ниной 06. 03. 1982 г.».

Третий автограф Михаил Жванецкий написал 06.03.1996 году, перед их вылетом в Австралию. Специально прилетел в Одессу попрощаться с друзьями.

«И вот сегодня утро 06.03. 1996 года. Год на грани. Дай Вам бог счастья и точного адреса. Главное, где Вас искать. Целую и желаю счастья, Ваш навсегда. Михаил Жванецкий».

Наконец, последний исторический автограф уже в Австралии, в 2000 году:

«Дорогие Аркадий и Нина! 25 лет назад нам было хуже, и мы были хуже! Будьте счастливы. Оставляю место для следующей записи. Ваш Михаил Жванецкий. 06. 03. 2000 года».

Больше они не встречались. Только частые телефонные разговоры и поздравления с днями рождения, переписка с появлением интернета. Ежемесячная виртуальная встреча с другом в передаче «Дежурный по стране». Чем старше они становятся, тем чаще печальные сообщения о покинувших этот мир друзьях и близких. 20 марта 2016 года ушла из жизни супруга Аркадия, Нина. 6 ноября 2020 года не стало Михаила Жванецкого.

В этот день, ранним утром, у меня раздался неожиданный звонок. Звонил Аркадий. Обычно утром он никогда не звонил, ходил на прогулку, созванивались вечерами. «Привет», — раздался его голос — и долгая пауза, я почувствовал необъяснимую тревогу. И словно обухом по голове: «Умер Миша»… Дальше он говорить не мог. В трубке слышал лишь приглушённое рыдание…

Кто же такой Аркадий Бортник, которого так любил Жванецкий, с кем длилась дружба 75 лет, кто занимал столь значимое место в его жизни, к чьим советам он прислушивался.

Оба — дети войны. «Пока не грохнула война. Дальше — поезд, Средняя Азия, школа, Победа, возвращение в Одессу», — напишет Михаил Жванецкий.

Семью Аркадия война застала в Одессе. Отец работал на заводе «Автозапчасти» начальником транспортного цеха. Хотя завод, обслуживал советский «Автопром», но автомобилей было мало и заводской транспорт представляли подводы запряжённые лошадьми.

С начала июля 1941 г. Одессу бомбили ежедневно. При первых звуках воздушной тревоги мама хватала шестилетнего Аркадия, брала в руку маленький фибровый чемоданчик, и они бежали в подвал. Кто-то со свечой, счастливчики обладали керосиновой лампой. В полумраке подземелья от неровного света на стенах появлялись уродливые тени.

И, когда взрагивала земля от разрывов бомб, колыхался огонь свечей и тени, пляшущие в полумраке на стене, вызывали ужас не только у детей.

А линия фронта всё ближе приближалась к городу. Началась эвакуация предприятий. Администрация завода принимает решение, подводами транспортного цеха вывозить членов семей. Мама с маленьким Аркадием с вечера, погрузив в подводу вещи, с ещё с одной семьёй должны были покинуть город раним утром. Судьба распорядилась иначе. Ночью у Аркадия поднялась температура, к утру +40, начался бред. Врач, осмотрев ребёнка, ставит страшный диагноз: «Дифтерит, ни о каком отъезде не может быть и речи. Если сейчас уедете, потеряете сына». Пришлось остаться.

Позже они узнают, что немцы высадили десант, перерезав дорогу отступающим. Заводчане покинувшие город, в большинстве были убиты. Такая же участь могла постичь и Аркадия с беременной мамой. Его болезнь спасла им жизнь. К этому времени Одесса с суши полностью окружена. Единственной дорогой жизни для одесситов оставалось море. Демонтированное заводское оборудование грузили на судно. Вместе с заводом эвакуировали и оставшихся членов семьей. Дед, отец мамы, уезжать категорически отказался, заявив: «Я воевал в первой мировой, видел немцев, это интеллигентные люди». Они с бабушкой погибли в гетто, на Слободке.

Уходили из Одессы в дождливую промозглую осеннюю ночь. Тревожные гудки парохода. Корабль переполнен, люди разместились в кают-компании, в коридорах нижних палуб. Уходили с погашенными огнями. И только корабельные прожектора освещали фарватер. Лучи с трудом пробивались сквозь плотный туман, освещая черную воду залива. Вдоль бортов стояли матросы с длинными шестами в руках. Концы шестов обмотаны ветошью. Они всматривались в темноту, пытаясь разглядеть плавающие в воде морские мины. И обнаружив их, шестами осторожно отводили от бортов корабля. Неосторожное движение — и мог произойти взрыв.

Покинув Одессу, через сутки пароход причалил в порту г. Мариуполь. Пассажирских вагонов не хватало, комплектовали товарные составы, оборудовали нарами. В порту царил хаос. Отец занят погрузкой оборудования, Аркадий оставался с мамой. Оставив его возле вагона в ожидании посадки, мама решила сбегать за кипятком. Посадка началась во время её отсутствия. Когда вернулась, ни на перроне, ни в вагоне Аркадия не было. На последнем месяце беременности женщина металась по причалам, по путям, разыскивая сына. Можно представить, какой ужас она пережила. Тем временем объявили об отправлении поезда. Силой отец и сотрудники завода заставили мать Аркадия сесть в уходящий состав.

В дороге от волнения у неё начались схватки. Мать высадили из поезда на одной из станций, отправили в местную больницу. Отцу Аркадия разрешили её сопровождать. Роды были сложными. Выписали только через месяц.

А маленький, перепуганный Аркадий долго бродил по вокзалу, искал маму. Кто-то из взрослых, увидев плачущего мальчика, отвёл его в вокзальное отделение милиции. В это же время отправляли на Восток один из детских домом. С ним уехал и Аркадий. Семье повезло. Завод «Автозапчасть» направили в г. Чкалов. Туда же прибыл и детский дом, где находился Аркадий. Родители после рождения второго сына добрались до Чкалова. Рассылали запросы о поиске старшего сына, и уже потеряли уже всякую надежду, когда пришёл ответ. Оказалось, Аркадий находился в нескольких кварталах от их места жительства.

Продолжение здесь

Источник